Выдает сообщение что не тот формат ...

В свое время и рисовала немало картинок к ершалаимским главам, Кимбиа. И большую работу тушью, а также трамвай, Берлиоза, ну и сопутствующую компанию, только эти картинки остались дома, да и слишком давно они нарисованы, то есть ошибок там ой... и не только анатомических. Но если интересно, могу прислать тебе, если найду!

ДРУГ ДОЖДЬ


– Что же вы мокнете под дождем. Не стоит. Вот моя рука.
– Благодарю вас.
– Под дождем нужно не мокнуть, а делать совсем другое…
Человек, пустивший Отоко под свой обширный черный зонт, был высок, странен и замкнут. Брешь между поднятым воротом пальто и шляпой была закрыта большими черными очками.
– Вы не любите солнце? – спросила Отоко, пытаясь заглянуть ему в лицо.
– Нет, что вы. Очень люблю. Прекрасный день, не правда ли?
– Да, – Отоко вздохнула. – Так похожий на лучший день моего детства.
– Меня зовут Ларсенсиль. Что это был за день?
– Меня Отоко. День? Никто мне не верит, когда я рассказываю об этом…
– А если попробовать?
Отоко не ответила. За нее говорил дождь. Сильный, с перепадами струй, пригибающий к земле всё живое, наседающий на зонты и деревья, как тяжелый зверь, спустившийся с небес.
– Видите этих людей? – мягко спросил Ларсенсиль, указывая на маленькую толпу, сжавшуюся на остановке. – Вы подождете немного? Они тоже… мокнут. А не стоило бы. Им надо помочь.
– Да, конечно. Конечно.
Они подошли к мокрым, грустным, продрогшим людям.
– Кому нужен зонт? – обратился Ларсенсиль и из-под полы плаща извлек черный лоснящийся предмет, вытянутый, как стрела.
Люди молчали, не веря, но прошла минута, и толстяк с портфелем сказал:
– Мне нужен! Вот ужас: я опоздаю на конференцию, а у меня здесь важные бумаги, они не должны промокнуть.
– Возьмите, – сказал Ларсенсиль, быстро протягивая зонт-стрелу.
– Но я не могу его вот так просто взять, – удивился толстяк с портфелем, – он нужен вам самому!
– У меня их много. Берите.
Деловой толстяк под зонтом радостно заскакал в глубь пелены дождя.
– А у меня дома ребенок! – не выдержала высокая дама, заламывая руки.
– И вы возьмите, – так же безапелляционно Ларсенсиль подарил зонтик и ей.
– У меня вот-вот промокнет куртка!
Еще одно движение – следующий зонтик, как меч, вручен прямо в протянутые руки.
– А у меня урок русского!
– А у меня…

Счастливые, обрадованные люди расходились по домам и по делам, не боясь дождя, вооруженные крепкими зонтами, укрытые теплыми плащами. Ларсенсиль смотрел им вслед, потом повернулся к Отоко.
– Возьмите меня за руку. Мы пойдем дальше.
– Вы волшебник?
– Никто мне не верит, когда я рассказываю об этом.
Ларсенсиль улыбался. Это было хорошо слышно.

Когда капли перестали биться об асфальт, Ларсенсиль и Отоко стояли на краю города.
– Я ушёл, значит, дождь кончился, – сказал Ларсенсиль. – А вот и солнце, которое мы с вами очень любим.
– Значит, это правда, – ответила Отоко и посмотрела на спутника прямо. – Правда то, что я всю жизнь считала сказкой детства. Дождь кончился – и вот вы здесь. Вы существуете.
– Да, – Ларсенсиль пожал плечами и распахнул до этого глухо застегнутое пальто. – Не могу спорить! Я помню вас ребенком, я очень удивился тогда. И теперь, когда я шел мимо вас по улице, я тоже удивился. Я помню, что вы тогда сказали, хотя едва умели говорить. Вы хотите снова стать радугой?
Отоко не успела сказать ни да, ни нет – она успела только подумать. Рядом затрепетали крылья плаща, надежные, добрые руки поддержали ее – Отоко и ее друг Дождь понеслись высоко, очень высоко, намного выше облаков и в то же время над самой землей.
– У нас много друзей, Отоко. Нам надо навестить еще многих детей. И многих взять с собой…

Волшебный зверь, которого так отвыкли видеть взрослые люди, перебирал по земле огромными солнечными лапами, переливался всеми цветами, совершая громадный скачок – и многие дети принимали его за сказку. И они были правы. Они выходили на улицу, распахивали окна…

– Улыбайся, Отоко, улыбайся. Твоя улыбка – это и есть моя радуга. Теперь ты видишь, как ярка может быть радость? Здравствуй, дитя! Тоже хочешь стать радугой?..